Бизнес ради приюта: как волонтёр открыла магазин и ветклинику, чтобы прокормить собак

Спасать животных было делом всей семьи

В нашей семье всегда очень трепетно относились к животным: мама, папа, сестра, я — все тащили бездомных животных домой, а потом пытались пристроить. Было время, когда в нашей квартире жили девять собак и семь кошек. 

В 1997 году мой отец купил старинное здание бывшей немецкой конюшни и организовал в нём ремонтную мастерскую. С этого момента количество животных в нашей семье начало расти в геометрической прогрессии. Так у нас спонтанно возник приют для собак.

В 2009 году я подписалась на группы в соцсетях, которые спасают животных, и плотно погрузилась в сферу волонтёрства. На тот момент в Калининградской области действовала муниципальная живодёрка: на законных основаниях собак без разбора отстреливали смертельными препаратами прямо на улицах. Мы с волонтёрами забирали животных, которые не умерли сразу, лечили и искали им новый дом. 

Я хваталась за любую возможность повлиять на ситуацию: писала жалобы и даже ходила в мэрию — пыталась убедить чиновников, что это негуманно и нужно что-то делать. Тогда мои жалобы ни к чему не привели: живодёрка проработала ещё несколько лет.

В том же году я стала директором действующей некоммерческой организации «Дворняга». Когда я начала вращаться в волонтёрской среде, неожиданно для себя обнаружила, что зоозащитное сообщество области разрозненное. Мне захотелось создать организацию, которая объединила бы всех этих людей. Когда мне предложили должность директора, я решила, что это мой шанс.

Получила первый управленческий опыт, но разочаровалась в волонтёрском сообществе

В «Дворняге» я научилась принимать управленческие решения и налаживать деловые контакты. Мы помогали животным, которые попали в беду, и старались привить молодому поколению доброту. В соцсетях мы публиковали объявления о собаках, которые потерялись, нашлись или ищут дом, и анонсировали мероприятия для детей, где рассказывали про бездомных животных. Плюс я давала объявления в газеты и договаривалась с журналами, чтобы они публиковали материалы о нас. 

Таким бизнесом для нас стал веткабинет. С его помощью мы решали сразу две задачи: могли зарабатывать на стерилизации домашних собак и внедрить известную сегодня в России программу ОСВВ — отлов, стерилизация, вакцинация, возврат. Деньги на веткабинет мы собрали с помощью благотворительного концерта, который принёс нам 100 000 ₽.

Когда мы открылись, по определённым дням к нам приезжал ветврач и стерилизовал животных. Стерилизация домашней собаки стоила 1500 ₽ — смешная цена даже для 2010 года. Мы оплачивали работу врача, а остальное шло в доход «Дворняги». Бездомных собак мы стерилизовали за свой счёт, после чего отправляли на передержку в наш приют, а потом выпускали обратно или пристраивали в семьи. 

Несмотря на достижения, утопические идеи объединить зоозащитную благотворительность Калининградской области и совместно спасать животных покинули меня в первый же год моего директорства. Дело было в огромном объёме работы, который лёг на меня в «Дворняге». Из всех учредителей организации мне помогал только один человек. Остальные были готовы придумывать идеи, но не тратить своё время на их воплощение — рабочих рук было крайне мало. В итоге вышло так, что всю работу делала я: занималась публичными мероприятиями, отлавливала собак, организовывала их стерилизацию, лечение, передержку, а потом выпускала или пристраивала. 

Все решения учредители принимали коллегиально, и некоторые мои инициативы они зарубали на корню. В сочетании с моей функциональной перегрузкой это привело к тому, что в 2011 году я ушла из «Дворняги».

Как только мы стали работать по программе ОСВВ, в приюте начались колоссальный прирост бездомышей и масштабная стройка. Часть отловленных собак мы оставляли в приюте. Это были перспективные для пристройства животные с породными признаками либо собаки, которые в местах обитания проявляли территориальную агрессию, — выпускать их обратно было нельзя. Мы расчистили территорию, отремонтировали первый этаж здания, внутри построили ограждения и вольеры, наварили клетки, переселили в них всех своих собак с цепи и стали подселять новичков с отлова.

На первое время мы обустроили в здании приюта комнату, где стерилизовали собак, а позже арендовали в Калининграде помещение и открыли веткабинет. Найти сотрудников было непросто, потому что на старте было непонятно, сколько мы сможем платить.

Поначалу я всё делала сама: была диспетчером, ловцом, сотрудником по уходу за животными и бухгалтером. Как сейчас помню: стою посреди улицы, у меня в петле бьётся собака, а я разговариваю по диспетчерскому телефону и пытаюсь запомнить, что мне говорят. Эта неразбериха длилась около трёх месяцев, пока мы не набрали сотрудников.

У нас работали три ветврача, три сотрудника по уходу за животными и бухгалтер, которая совмещала эту работу с должностью диспетчера. Плюс с двумя клиниками мы заключили договоры на стерилизацию животных. Служба отлова состояла из пяти человек. Ловцы работали каждый день без выходных за сдельную оплату — 500 ₽ за собаку. Они старались выполнить как можно больше заявок. Одна бригада могла отловить до 15 голов в день.

Мы были первой в России некоммерческой организацией, которая заключила контракт с государством на работу с животными, поэтому о нас очень много говорили в СМИ. Про наш приют быстро узнали, и это очень помогало в работе. Люди просто приезжали и забирали собак — иногда по 5–6 в день. Только в первый год работы на госконтрактах мы пристроили 600 собак. За три года программы через руки наших сотрудников прошло 10 000 животных, нескольким тысячам из которых мы нашли дом. Много собак тогда уехали в Германию.

Большую роль в успехе программы сыграло то, что я легко иду на контакт с людьми и выполняю обещанное: люди, с которыми я когда-либо пересекалась, мне доверяют. За время работы на госконтрактах у меня даже появились агенты по всему региону. Когда случайные люди сообщали мне, что с животным беда, я звонила своему человеку, который живёт в том районе, и просила посмотреть, что с котом или собакой. Поскольку у страха глаза велики, люди часто преувеличивают масштабы проблемы. А так я оперативно получала актуальную информацию без необходимости ехать за несколько десятков километров, чтобы проверить слова звонившего. Наработанная за это время репутация мне очень пригодилась.

Когда срок действия последнего госконтракта близился к концу, стало понятно, что приют становится для организации обузой. Элементарная просьба оплатить счёт за электричество встречала сопротивление. Ветеринарный кабинет, на котором мы зарабатывали, принадлежал «Праву на жизнь». Когда мы открывали его под ОСВВ, я думала, что после окончания программы он будет продолжать помогать бездомным животным и содержать приют, на который уходили большие деньги. Но оказалось, что без государственного финансирования приют организации не интересен. Это стало ещё одним разочарованием на моём пути.

Я хотела и дальше заниматься зооспасением, а учредители и директор «Права на жизнь» решили вернуться в привычный зоозащитный формат — заниматься правовой и информационной работой. Всё это окончательно утвердило меня в мысли, что руководитель должен быть один: никакого панибратства, никакой дружбы здесь быть не может. Рано или поздно даже лучшие напарники расходятся во мнениях, и это сильно тормозит развитие организации, особенно некоммерческой. Поэтому я стала готовиться к выходу из «Права на жизнь», чтобы самостоятельно продолжать спасать животных и развивать приют.

В конце 2018 года, когда я решила, что буду уходить из «Права на жизнь», в приюте было больше 200 собак.

Встал вопрос: какой бизнес открыть? И я решила: пусть это будет барахолка. Чтобы понять, выгодно ли открывать секонд-хенд, мы провели две ярмарки на новогодних праздниках: 30 декабря и 6 января. Мой знакомый заведовал Домом культуры и выделил нам зал бесплатно. Мы бросили клич среди наших подписчиков в соцсетях, что принимаем в дар ненужные вещи. Люди откликнулись и принесли так много вещей, что они заняли целый ангар. За два дня ярмарки мы заработали 60 000 ₽. После этого у меня появилась уверенность, что я смогу открыть барахолку и раскрутить её за счёт социальных сетей: к этому моменту у нас было по 6000 подписчиков в Инстаграме и Вконтакте.

Я нашла недорогое помещение — кажется, за 11 000 ₽ в месяц. Это был закуток во дворах, но я рассчитывала, что торговля пойдёт через соцсети. Я представляла это так: человек видит вещь, которая ему нравится, идёт за ней и попутно выбирает в магазине что-то ещё. Я заказала вывеску «Барахолка ГАВ», распечатала флаеры, купила на Авито дешёвое торговое оборудование и вешалки для одежды. 

В Инстаграме и Вконтакте я создала отдельные группы барахолки. Первым продавцом взяла подругу, которая как раз искала работу, а чуть позже наняла второго продавца для посменной работы — они работают до сих пор. Продавец сортировал вещи, отбирал приличное, устанавливал цену, выставлял на продажу в зал, выкладывал в соцсетях пост с фотографией, описанием вещи и ценой, после чего отвечал людям под постом. А я делала репост в группе «Право на жизнь», чтобы выделить среди наших подписчиков сегмент заинтересованных в одежде людей и привлечь их в группу барахолки. По этой схеме магазин работает до сих пор.

В конце марта 2019 года я открыла первый благотворительный магазин, а в ноябре — второй, тоже во дворах. Но мой расчёт на продажи только через соцсети не оправдался. Многие чисто случайно узнавали про барахолку, когда искали секонд-хенд, чтобы купить вещи на фотосессию или вечеринку. В результате один магазин был убыточным, а другой, хоть и приносил прибыль, но на корм для приюта всё равно не зарабатывал. Поэтому, когда мне подвернулось помещение на первой линии по площади и цене как две наши торговые точки разом, я за него ухватилась.

В июне 2020 года вместо двух точек мы открыли одну на первой линии, после чего торговля сразу пошла. Сейчас магазин приносит 100 000 – 120 000 ₽ чистой прибыли в месяц. Конечно, это не так много, и его можно ещё больше раскрутить за счёт рекламы и продвижения, но мне пока не до этого. Я рада, что удалось открыть барахолку, которая приносит хотя бы эти деньги и частично закрывает потребность в корме.

Ушла в свободное плавание и запустила сайт приюта с подпиской на рекуррентные платежи

В июле 2020 года, через месяц после переезда барахолки на первую линию, я ушла из «Права на жизнь» и зарегистрировала свой приют для собак как некоммерческую организацию РЦБЖ «Славянское». Мы договорились, что аккаунт в Инстаграме я забираю с собой: он изначально был моим. Я просто его переименовала и начала делать посты уже от имени приюта. А во Вконтакте я создала отдельную группу приюта и быстро набрала подписчиков благодаря репостам в группе «Право на жизнь».

Тогда же я решила сделать сайт приюта, чтобы рассказывать о нём и размещать информацию о собаках, которые ищут дом. Кроме того, по моим ощущениям, сайт чисто психологически добавляет организации значимости. Идея прикрутить к нему форму для пожертвований была не моя: я просто не знала, что так можно. Её предложил сделать человек, который создавал сайт. Естественно, я была за.

После запуска системы рекуррентных платежей нам нужно было набрать благотворителей, которые оформят подписку. Первой волной пришли наши подписчики из соцсетей. Затем я стала договариваться с кофейнями, чтобы они размещали у себя наклейки «Помоги приюту» с зашитой в QR-коде ссылкой на страницу подписки. Сейчас на рекуррентных платежах мы собираем 100 000 ₽ (минус налоги) в месяц. Барахолка и рекуррентные платежи практически полностью закрывают потребность в корме. Иногда мы всё же объявляем сборы на корм, если магазин сделал недостаточный выторг или у приюта были большие непредвиденные расходы, но такое случается нечасто.

На сайте люди могут сделать и разовые пожертвования. Бывают ситуации, когда в соцсетях мы объявляем сбор средств на конкретное животное. Например, если забрали с улицы сильно травмированную собаку или кошку, которой нужно дорогостоящее лечение, а сами обеспечить его мы не можем.

Открыла ветклинику, чтобы лечить приютских животных и зарабатывать на платных услугах

Проблему с кормом я практически закрыла, но помимо этого приюту нужны были деньги на зарплату сотруднику по уходу за животными, бытовые нужды, оплату коммуналки и развитие. Кроме того, животных нужно было лечить, а на веткабинет «Права на жизнь» я рассчитывать больше не могла. Ну и мне самой надо было на что-то жить вместе с семьёй. Благодаря предыдущему опыту я уже знала, как открыть ветклинику, поэтому решение приняла быстро.

Я как раз искала подходящее помещение, когда знакомая предложила мне посмотреть отдельно стоящее здание на территории предприятия, которое недавно купил её муж. Помещение мне понравилось, но там были голые кирпичные стены, и я сразу сказала, что у меня нет денег на ремонт. Моя подруга с мужем сделали ремонт за свой счёт, отдали мне помещение в бессрочное бесплатное пользование и на полгода взяли на себя расходы клиники на электроэнергию.

Чтобы закупить необходимое оборудование, я раскупорила кредитные карты на 550 000 ₽ и заняла у друзей и знакомых 1 500 000 ₽. Искать врачей мне не пришлось: я пригласила людей, с которыми работала на контрактах. Когда я открыла клинику, у меня работали один фельдшер, два врача в штате и один приходящий. Кроме этого, в стационаре работали два сотрудника по уходу за животными. Это пять штатных сотрудников, которым нужно было ежемесячно платить зарплату. 

Когда я открывала клинику, то рассчитывала, что про нас знают и будут к нам идти. Я не прогадала: благодаря наработанной контрактами репутации и раскрученным соцсетям у нас сразу было очень много клиентов. Люди ехали к нам за вакцинацией, зная, что эти деньги пойдут на благое дело, а они получат плюсик в карму. Ну и, конечно, сыграла роль низкая ценовая политика: у нас цены почти на 60% ниже, чем в коммерческих клиниках. Мы выезжаем за счёт оборотов.

С первого месяца после открытия клиника начала себя окупать. Сперва денег хватало только на зарплату, оплату поставщикам препаратов, налоги и покрытие долгов. Было непросто, но за первые полтора года я закрыла кредиты и вернула долги, после чего клиника стала работать в прибыль. Сегодня она приносит 250 000 – 300 000 ₽ чистыми в месяц. 

Клиника обслуживает приютских животных. Даже самое простое лечение или консультация стоят денег, а я это делаю за счёт зарплаты, которую получает врач. Все животные, которые попадают в приют, проходят стерилизацию — это тоже делает клиника. Если, допустим, в коммерческой клинике стерилизация собаки весом 20 килограммов стоит почти 10 000 ₽, то я это делаю за зарплату врача и расходные материалы, которые беру по себестоимости. Причём всё это в долг — на сегодняшний день у приюта перед клиникой долгов на 500 000 ₽. Ну кто ещё сотрудничал бы с нами на таких условиях?

Да, мы до сих пор можем делать не все анализы и у нас нет сложного оборудования, кроме аппарата УЗИ — его мы купили в начале 2024 года. Например, мы можем сделать биохимический анализ крови, но на рентген отправляем пациентов в другую клинику и смотрим уже готовые снимки. А если понимаем, что не в состоянии качественно провести диагностику, отказываем. Но нам хватает случаев, где не нужны сложные исследования. Плюс у нас работает хирург от бога с огромным опытом: она «собирает» животных с такими травмами, в том числе после ДТП, за которые не каждый возьмётся.

Конечно, не всё шло гладко, косяков хватало. Поначалу у меня не было финансовой возможности нанять администратора. Сама я постоянно находиться в клинике тоже не могла, потому что открывала её на восьмом месяце беременности, а потом занималась малышом. Я приезжала, оформляла документы и уезжала. А через год, когда я наконец смогла взять администратора, у сотрудников начались заговоры. Мол, давайте уйдём, тут вообще всё не так. Я сначала не понимала, что происходит, а потом смотрю: выручка за месяц выросла на 150 000 ₽. И сразу стало понятно, что люди работали себе на карман, а тут вдруг потеряли такую возможность.

Я наняла второго администратора на график 2/2 со сменой 12 часов и поставила в клинику камеры видеонаблюдения. Все, кого это не устраивало, ушли. Сейчас у меня один врач-хирург, два администратора и один сотрудник по уходу за животными. 

Когда у меня спрашивают, что нужно, чтобы открыть ветклинику, я отвечаю: сотрудники, это самое сложное. За четыре года работы я сменила много кадров. Я регулярно даю объявления о поиске сотрудников, но предполагаю, что людей отпугивает наша специфика — работа с бездомными животными. Даже если никто из клиентов сегодня не пришёл, у нас всегда хватает работы и полный стационар инвалидов — такая нагрузка никому не нужна. Зарплата у нас не ниже рынка, так что дело не в ней.

Сейчас у нас такой поток клиентов, что некоторым мы даже вынуждены отказывать. Из-за дефицита кадров мы работаем по графику врача 2/2, постоянно в клинике находится только администратор. 

Я не могу сказать, что всё идёт гладко, но в целом система «бизнес и приют для собак» работает и приносит доход. Бизнес ветклиники даёт мне возможность развивать приют, а не только закрывать его первостепенные нужды. Приюту, как и любой организации, необходимо развитие: он должен становиться не только больше, но и лучше. Нужно улучшать условия содержания животных и доступность, чтобы люди могли туда приезжать. Важно, чтобы всё это привлекательно выглядело. Тогда у человека, который приехал, увидел счастливых собак и облагороженную территорию, остаётся приятное впечатление. И когда спустя время у него возникает желание взять собаку из приюта, он знает, куда за ней ехать.

Что помогло мне выстроить работающую систему

Мой опыт показывает, что, когда твоя деятельность нацелена на благотворительность, многие люди идут тебе навстречу. Например, кто-то может бесплатно выделить закуток для работы, а кто-то — напечатать рекламу по себестоимости. Благотворительность в бизнесе не редкость, но, чтобы с вами хотели сотрудничать, нужны определённые условия, я выделила пять основных.

Репутация. Это самое важное. Именно на неё я делала ставку, когда открывала бизнес. Репутацию я заработала благодаря тому, что всегда придерживаюсь договорённостей. Это вызывает у людей уважение, доверие и желание помочь.

Лёгкость на подъём. Я вписываюсь в любые затеи, если они прямо или косвенно полезны приюту. Любые мероприятия, акции, события — мы участвуем везде, куда нас зовут. Так о нас узнают ещё больше людей.

Открытость. Наш приют открыт для посещения каждый день с 10:00 до 15:00. Любой человек может приехать, посмотреть, как он устроен, погулять с собаками. Люди видят, кому именно они помогают и как их помощь меняет ситуацию к лучшему, — это очень воодушевляет и стимулирует помогать снова.

Доступность. Я всегда на связи, а если была занята и не смогла ответить на звонок, то обязательно перезваниваю.

Инициативность. Я не сижу в ожидании помощи, а сама предлагаю сотрудничество. Например, если я увижу, что в ресторане с радостью принимают гостей с собаками, то найду администратора и предложу ему разместить на кассе информацию о нас. Это позволяет нам развиваться быстрее.

Я уверена, что любую благотворительность можно вывести на самоокупаемость за счёт бизнеса и рекуррентных платежей. Причём бизнес тоже может быть любым: магазин, автоматы самообслуживания, парикмахерская, салон для животных, кофеточка или что-то ещё. Главное — настойчиво двигаться в этом направлении.